Три рассказа из сборника «Поворот все вдруг» - Страница 24

Болотов встал, вынул из кармана кисет и стал скручивать папироску. Скрутил, сдул с руки табачные крошки и закурил.

— Вас можно поздравить, Пирс, с производством в коммандеры.

— Можно и не поздравлять... А как ваше служебное продвижение?

— Я стал большевиком.

— Вы всегда были воинственны, мой друг.

За открытым полупортиком гудел отдаленный прибой, и с верхней палубы доносился мерный скрип. Что бы это могло быть? Как теперь повернется разговор и чем он кончится?

— Ваш табак, Гришки, приятно пахнет. Дайте мне попробовать.

Протягивая через стол свой кисет, Болотов вдруг заметил, что Пирс не выбрит. Видимо, его в две минуты подняли с койки. Болотов улыбнулся. Он не спал всю ночь — это было лучше, чем не выспаться, — и он ощутил свое превосходство над Пирсом.

— Значит, молодой Гришки, мы с вами всё-таки встретились... Что вы здесь делаете?

— А вы что здесь делаете?

Пирс закурил папиросу и сощурился:

— Ужасный вы нахал, Грегори Болотов. Я взял вас в плен — и вы же задаете мне неудобные вопросы... Извольте: я здесь занимаюсь невмешательством во внутренние дела России, а потому собираюсь арестовать ваш пароход и куда-нибудь его отправить. Куда именно, еще неизвестно. Я запросил об этом по радио.

— Вы знаете, как называется такой захват?

Пирс кивнул:

— Знаю. Это называется пиратством. Но будем откровенны, мой юный друг. Мне могут нравиться большевики, но может не нравиться, что они всех бьют. Я мирный человек.

— Ваши мирные средства убедительны.

— Я не уверен в том, что они убедительны, но других нет.

— Вы правы, Пирс.

Пирс откинулся на спинку кресла. С полузакрытыми глазами, темный и с проступающей бородой, он был похож на мертвеца. Живой в нем была только тонкая струйка дыма, тянувшаяся из угла рта.

— Я смертельно хочу спать, — сказал он наконец. — У вас хороший табак, но плохая новая система. Она еще более жестокая и окостенелая, чем старая. Ее создали рабы, а бытие определяет сознание; кажется, так у вас говорят?

— В три года с должности судового штурмана вы дошли до командования крейсером. И это несмотря на огромные сокращения в составе вашего флота. Вы сделали блестящую карьеру. Бытие действительно определяет сознание. — Болотов встал. — Я больше не жалею, что мы встретились. Для меня это было неплохим повторением основ политграмоты. Прощайте.

— Куда вы торопитесь? — не вставая, удивился Пирс.

— На свое судно. Мне пора сниматься и следовать по назначению.

Пирс покачал головой:

— Вам рано сниматься. Если вы не будете себя примерно вести, я начну стрелять из шестидюймовых пушек.

— Как вам будет угодно. — Болотов повернулся и вышел.

— Вот они какие, — пробормотал Пирс. — Крепкие ребята.

Пирс взглянул в полупортик. В кабельтове за кормой раскачивался небольшой серый пароход. Такой разлетится от первого снаряда, — почему же он всё-таки не испугался? На что он рассчитывает?

11

Болотов сам не знал, на что рассчитывает. Он стоял на трапе крейсера, и волна захлестнула его до колен, но он ее не заметил. Сниматься с якоря под огнем не стоило. Пока он держал себя правильно. Пирс ошалел и забыл его допросить. Но что делать дальше?

Ни он, ни Пирс не знали, что ветер по-своему собирается развязать сюжетный узел.

В полупортике промелькнул моторный катер. Он мелькнул неровно и бесшумно, как на экране. Гришка возвращался домой. Что будет в следующей части фильма?

Вероятно, покажут съемку парохода с якоря, а потом потопление его артиллерийским огнем.

Пирс встал, протирая глаза. Всё это было похоже на бестолковый сон, но без всякого предупреждения перешло в страшный. В полупортик хлынула вода, и берег развернулся стремительной панорамой. Наверху за топотом ног последовал сухой и долгий треск.

Когда Пирс без фуражки выскочил на палубу, крейсер уже развернуло зашедшим ветром, сняло с якоря и несло на камни. Мимо сорванного со шлюпбалок и разбитого в щепы вельбота, мимо хватающихся за всё что попало, потерявших устойчивость людей, против ветра, твердого, как струя воды, — к мостику. В перерыве между двумя шквалами — воздушная яма. Пирс взметнул руками и грудью упал на палубу. Палуба дрожала — машины уже заработали.

Кто-то помог подняться, и сразу весь корпус крейсера простонал от короткого толчка. Второй толчок — легче и с другого борта.

— Сейчас остановимся, сэр! — прокричал вахтенный начальник. — Отдали второй якорь, сэр! — Ему ответил новый толчок, от которого машины встали.

Тогда начался дождь. Это не был дождь. Вода, свистя, летела сплошными массами. От нее море кругом корабля белело, как молоко, и с мостика не было видно кормы.

— Левый винт, сэр, — доложил согнувшийся механик.

— Якоря держат! — крикнул вахтенный начальник.

— Вода в рулевом отсеке, сэр.

Отдавая честь, Пирс приложил руку ко лбу. Когда он ее отнял, на ней была кровь.

12

Болотов как раз вовремя успел подняться на «Владимира». Английский катер отвалил и, завертевшись, пропал в белой пене. Крейсер развернулся и стал удаляться.

— Их несет на камни! — прокричал Сейберт.

Было видно, как крейсер отдал второй якорь. На мгновение по гребню волны пролетел катер, и сразу легла сплошная завеса ливня.

На мостике неожиданно появился Чеховский. Он тяжело дышал и, точно пловец, отплёвывался водой.

— Нас дрейфует!

— На камни?

— Мимо... только дальше будут мины... старые поля... с войны.

На старых полях бывает меньше мин, чем на новых. Часть срывается с якорей, часть обрастает ракушкой и тонет, но часть остается. Всё равно. Сейберт взял Болотова за локоть и вопросительно взглянул ему в глаза.