Три рассказа из сборника «Поворот все вдруг» - Страница 20

В штабе кто-то сострил, что именно из-за этого квартирного кризиса Веткин упорно нанимался в уходившую на «Владимире» комиссию Судоподъема. Никита искренне возмутился. Подъем затопленных судов был первым шагом по пути мирного строительства флота. На дне кроме военных кораблей лежали до зарезу нужные транспортеры и нефтевозы. Страна пробуждалась к новой жизни, а люди, поставленные командовать флотом, говорили глупости.

Конечно, он был прав, и, конечно, его назначили в комиссию. Кроме него и Болотова в комиссию вошли: флагманский минер Сейберт и бывший командир затопленного нефтевоза «Казбек» Вячеслав Чеховский.

3

Слабый ветер из города доносил отрывки духовой музыки, и солнце медленно садилось в расплавленное море. Все машинистки обоих штабов и управления порта, наверное, уже гуляли на приморском бульваре, но командир «Владимира», его тезка, Володя Апостолиди, на берег не собирался.

В нагрудном кармане его кителя лежало предписание, а грудь расширялась от командирской гордости. Съемка с якоря была назначена на двадцать два часа, приказания старшему помощнику, штурману и механику были отданы своевременно, из трубы валил густой, пахнущий кислыми щами дым, и рулевые на мостике до нестерпимого блеска начищали оба компаса. Всё было в очевидном порядке, и теперь можно было думать о великолепном будущем: о миноносцах, поднятых со дна морского, и о том, как отлично будет ими командовать.

Володя степенно прохаживался по спардеку вверенного ему корабля. Предстоящий поход был началом необычайной карьеры, а первое командование ощущалось как первая любовь. Он еще не успел остыть, но успел понять, что дело командира — дело хозяина дома, скучное, женатое дело: мелкие заботы о материальной части корабля и беспокойство о не внушающем доверия поведении штурмана.

Я знаю, что на военной службе извиняться не полагается. Моего читателя, который мне мыслится строгим как командир Балтийского флотского экипажа, я не прошу снизойти к молодости Володи Апостолиди, не проследившего за выполнением своих приказаний. Я только напоминаю, что он всего лишь три неполных дня своей жизни командовал кораблем.

4

До самого горизонта море лежало совершенно гладким и совершенно синим. Машины работали ровно и уверенно, картушка компаса спокойно лежала на курсе, жизнь была великолепной. Но даже самая великолепная жизнь иногда внезапно обнаруживает свои темные стороны.

— Вахтенный! — рассердился командир. — Кто оставил за бортом швабру? Что это за порядки на военном корабле?!

Сейберт, стоявший рядом, одобрительно кивнул головой:

— Так его, Володечка! Вставь ему фитиль! Расправься с ним по всей строгости морских законов! Покажи, что ты командир!

Володя широко открыл глаза. Он никогда не мог понять, каким тоном нужно отвечать Сейберту. На этот раз он вдруг решил рассердиться:

— Я лучше тебе покажу, что я командир. Убирайся с мостика и не путайся под ногами!

— Есть, есть. — И Сейберт, отряхиваясь, сбежал на спардек.

Володе хотелось, чтобы все видели, как он удачно поддержал свой престиж, но вахтенный начальник и сигнальщик зачем-то ушли в рубку, рулевой не оторвал сонных глаз от картушки, и море до самого горизонта было пусто. Командир стоял один в центре огромной сияющей вселенной и нуждался в обществе. Медленно спустившись с мостика, он прошел к сидевшей на плетеных креслах спардека-комиссии.

— Он меня уничтожил, — мрачно сказал Сейберт, указывая на него пальцем.

— Ты должен понимать... — снисходительно начал Володя.

— Правильно! — Сейберт вскочил. — Я понимаю... Граждане, знаете ли вы, почему он такой гордый?

— Не знаем, — ответил Веткин.

— Его предками были те самые героические балаклавские греки, которые не испугались гнусного деспота Николая Первого. Он крикнул их батальону: «Здорово, ребята!» — а они не ответили. Они были не ребятами, а капитанами — так они ему и сказали. Они командовали шлюпками, а Володечка уже капитанствует целым пароходом.

— У него капитанская походка, — поддержал Болотов.

Володя откашлялся и ушел. Он кипел негодованием против легкомысленной комиссии Судоподъема, но, уважая в ней начальство, высказаться не решился.

Может, лучше было бы, если б он решился, и наверное было бы лучше, если бы Шурка Сейберт его не обидел. Сколько раз писатели доказывали своим героям, а заодно и посторонним людям, что ничтожные причины могут иметь самые неприятные последствия.

Володя вернулся на мостик. На мостике член комиссии Вячеслав Казимирович Чеховский разводил руками.

— Странное дело. — Он говорил пришепетывая, и Володя от его голоса стиснул зубы.

— То есть?

— Рулевой у вас катается на курсе, а картушка путевого компаса стоит на месте. Взгляните на кильватерную струю!

Володя тяжело задышал. Дальше терпеть он не собирался:

— Если я нахожусь в оперативном подчинении у председателя комиссии Судоподъема, то это еще не значит, что всякие члены комиссии могут вмешиваться в управление моим кораблем!

Вячеслав Казимирович растерялся:

— Позвольте, позвольте...

— Не имею права позволять. Вы сами командовали кораблем и должны понимать, что это не годится. Будьте любезны уйти с мостика.

Бормоча и размахивая руками, белый от волнения, Вячеслав Казимирович повернулся к трапу.

— Избиение младенцев, — сказал Сейберт, увидев маленькую фигуру Чеховского, вприпрыжку бежавшего к двери.

— Неистовствует, — подтвердил Болотов, кивнув в сторону мостика.